Время – убийца - Страница 88

Клотильда вспомнила тот единственный раз, когда видела Саломе не одну, а со своим отцом. В башне маяка. Со спины. Накануне Дня святой Розы.

11:42

Лизабетта привычным движением перемешивала деревянной лопаткой ломтики панчетты, нарезанью фигателлу, лук, тимьян, помидоры, подливала оливковое масло, а закончив, выключила газ и повернулась к Клотильде:

– Да, дорогая. Мы все онемели. Твоя мать сочла наше молчание поддержкой Саломе, но дело было в удивлении. Дочь Сперанцы решила пойти ва-банк, чтобы твоя мать поняла: ей не место в Арканю! Она красавица, но и ее можно заменить. В тот вечер Саломе зашла слишком далеко в желании спровоцировать Пальму. Она сделала такую же прическу, подхватив волосы черной муаровой лентой, накрасила губы темной помадой, надела рубиновый комплект – браслет и колье, не забыла даже духи Imiza с запахом иммортелей. Твоя мать час провела у зеркала, чтобы очаровать мужа, быть в этот вечер самой красивой женщиной в Casa di Stella… и Саломе сделала то же самое. Она осмелилась на еще большую дерзость. Ты вряд ли забыла платье от «Беноа», черное в красных розах, которое Поль купил в подарок твоей матери. Саломе была в таком же. Мне потом рассказали, что она отдала за него триста франков! Хотела доказать, что может быть такой же соблазнительной, даже сексуальной, как парижанка. Появившись во дворе, она сразу отдала ребенка Сперанце. Разговоры стихли, а заткнуть рот пятнадцати корсиканцам, которые успели опустошить пять бутылок Clos Columbu, очень непросто, уж ты мне поверь. Только Кассаню сказал: «Садись, Саломе. Садись», встал и поставил для нее стул… Между нами.

Клотильда смотрела через кухонное окно на пустой двор овчарни, перголу, большой зеленый дуб и не могла поверить, что все произошло здесь. 23 августа 1989 года. За несколько минут. А она все проспала, потому что ночью шпионила за братом, любила одиночество и терпеть не могла бесконечные семейные сборища. У нее за спиной Сперанца поднялась со стула, чтобы выбросить мусор, и тут же вернулась на свое место, не сняв фартука, не положив нож, и приготовилась молча слушать продолжение печального повествования Лизабетты.

– Пальма почувствовала себя чудовищно униженной. Ты ведь понимаешь, что никто из нас не знал о плане Саломе, но мы ничего не сделали, чтобы остановить это. А я даже налила ей вина. Что было делать твоей матери? Чужая женщина заняла ее место, напала без предупреждения, вытеснила, выдавила. Какие слова могла найти Пальма? Считаешь, ей следовало промолчать? Уподобиться нам? Не тот характер. Твоя мама встала. Я помню каждое слово, каждый вздох, все звуки – не было дня, чтобы мы не вспоминали ту сцену. Я и сейчас спрашиваю себя, не совершили ли мы тогда самый безумный поступок в нашей жизни…

Клотильда дрожала от холода, у нее так кружилась голова, что она боялась упасть и оперлась ледяной ладонью о белоснежные плитки на стене. Сперанца крепче сжала нож. Лизабетта стояла у плиты.

– Твоя мать оттолкнула стул, посмотрела на Поля и очень спокойно сказала: «Вели ей уйти». Твой отец не ответил… Все кузены, семья и друзья смотрели на нее враждебно. Все осудили бы Поля, встань он на сторону жены. «Не проси меня об этом, Пальма». Но твоя мать, повторила, повысив голос: «Пусть она уйдет! Я у себя, это моя семья». Стало ужасно тихо. Умолкли птицы, даже ветер не шумел в ветвях дуба. Твой отец очень долго молчал. Словно от ответа зависела его жизнь. Так оно и было. Потом сказал: «Прошу тебя, Пальма… Всем нам непросто. Мы должны постараться…» Твоя мать пришла в ярость. В тот момент она ненавидела мужа. Все это поняли – кроме твоего отца. Он не думал, что может лишиться жены. Он боялся потерять достоинство перед своими. «Мы все должны приложить усилия, – сказал он. – Я. Ты. Я оставляю семью, чтобы провести вечер с тобой». А Пальма усмехнулась: «Усилия? Сегодня?» Она отшвырнула стул, опрокинула вазу с желтыми розами и бутылку Clos Columbu. Возможно, ты в тот момент проснулась и услышала шум или крики?

Клотильда вспомнила, как прибавила тогда звук на плеере и ушла в свои мечты.

Лизабетта прикрутила конфорку и начала накрывать на стол.

11:57

Идеально.

– Ну так вот, дорогая… Твоя мать произнесла – прокричала – всего четыре фразы, которые мы ждали, даже надеялись услышать. Только после аварии стал понятен их истинный смысл.

– Что она сказала, бабуля?

– С каждой фразой она делала шаг в ночную темноту, которая опускалась на горы.

Езжай на свой концерт. С ней!

Шаг.

Уступаю место, раз вы этого хотите. Все вы.

Шаг.

Но имей в виду – дети с тобой не поедут.

Последний шаг, прежде чем выйти за ворота.

Ты понял меня? Бери ее и поезжай. Но не вмешивай детей. Не сажай их в машину.

– Я все время думала о двух последних фразах Пальмы. Тогда, во дворе овчарни, в противостоянии с кланом, она могла зацепиться только за тебя и Николя. Корсика решила отнять у нее мужа? Ладно, но не детей! За сына и дочь Пальма готова была бороться до конца. Я тоже мать и реагировала бы так же.

Сперанца с грохотом поставила на стол стопку тарелок. Клотильда не обернулась. Лизабетта продолжила:

– Но больше никто так не думал – ни Кассаню, ни Сперанца. Твоя мать пошла по тропинке к машине, и, как только она скрылась из виду, Саломе подбежала к Полю, чтобы поцеловать его. Она обнимала своего мужчину и молчала, как будто ничего не случилось, а потом зашагала к «фуэго», открыла дверцу и устроилась на пассажирском сиденье. Саломе победила!

Сперанца все громче звенела стаканами и гремела приборами.

– Продолжение тебе известно, детка. Твой папа наверняка хотел догнать жену, и он бы так и поступил, не смотри на него пятнадцать пар глаз, в том числе его отца. Поль утратил достоинство. И Пальма, и Саломе обращались с ним, как с игрушкой, вот он и решил восстановить авторитет и поступил, как все униженные мужчины. Они кричат, иногда распускают руки, но этого Поль никогда себе не позволял. Раздраженные отцы отдают приказы – часто несправедливые, – желая доказать себе, что умеют заставить подчиняться. Весь клан, как зрители в театре, хотел посмотреть, как поступит наследник Арканю. Любовница ждала его в машине. Твой отец прикрикнул на Николя, велел привести сестру и держать язык за зубами.