Время – убийца - Страница 69

– Значит, погибнуть должны были мы. Все пятеро. Николя, Мария-Кьяра, Аурелия, Червоне и я. В полночь мы собирались сесть в машину ваших родителей и поехать в ночной клуб. – Он задумался. – Это многое меняет. Как в фильме «Пункт назначения». – Еще одна пауза. – Да, пропасть ждала нас. Почему все сложилось иначе, знаете вы одна. Почему тем вечером ваш отец передумал, Клотильда? Что заставило его повезти семью на концерт?

– Я… я не знаю.

– Нет ничего случайного. Постарайтесь вспомнить – и обязательно найдете объяснение.

Тон Германа был повелительным. Так говорят люди, привыкшие, чтобы им подчинялись. Клотильда догадывалась, что последние двадцать семь лет он унижал окружающих, как когда-то поступали с ним. Но немец прав, значение имеет только ключевой вопрос: почему отец изменил программу вечера 23 августа? Объяснения этому нет. Колодец ее памяти безнадежно пересох. Возможно, ответ нашелся бы в дневнике, куда она что-то записывала, сидя на скамейке во дворе овчарни Арканю? Не исключено, что воспоминания спрятаны в тетрадке, которую ей так и не вернули (кстати, почему?). Впрочем, Клотильда тогда была пятнадцатилетней девчонкой – ревнивой, обиженной, любившей приврать, в том числе в записях.

– Версий хватает, – продолжил Герман Шрайбер. – На Корсике все непросто – земля и семья, жизнь и смерть, деньги и власть. Для начала ответьте себе на вопрос, можно ли доверять Червоне Спинелло? Вы нашли других свидетелей? Из числа тех пятерых? Думаю, все они живы?

«Кроме Николя… – подумала Клотильда. – Циклоп остался королем бестактности…»

– Я повидалась с Марией-Кьярой.

Герман расхохотался, оценив ее шпильку.

– Она ужасно мне нравилась! Но я тогда был полным болваном и считал, что девочку можно соблазнить, цитируя Гете и играя на скрипке Листа. Вообще-то мне следовало бы поблагодарить Марию-Кьяру: чтобы нравиться таким, как она, пришлось здорово потрудиться. Я говорю о красотках. – Еще один смешок. – Моя жена внешне напоминает Марию-Кьяру, но она блондинка. И не певичка из телешоу, а сопрано Кельнской оперы.

Клотильде захотелось прекратить ставший вдруг неприятным разговор. Почему, повзрослев, люди с наслаждением обгаживают все, что когда-то любили?

– Ладно, Герман, простите, что отняла время…

– Подождите, Клотильда, у меня появилась идея. Вам нужно еще раз встретиться с моим отцом. Он много лет не только фотографировал, но и разговаривал со всеми обитателями кемпинга. Думаю, он выстроил собственную теорию. После несчастного случая с вашей семьей его что-то беспокоило, но говорил он об этом только с моей матерью, Анке.

Клотильда не решилась сказать, что со вчерашнего дня о Якобе Шрайбере никто ничего не слышал. Она почувствовала себя трусливой мерзавкой, а Герман между тем продолжал:

– Я иногда беспокоюсь за моего старика. У нас вилла на острове Паг, в Хорватии, чудесный бассейн, внуки всегда с нетерпением ждут там старого упрямца, но он предпочитает проводить лето на Корсике – в одиночестве.

Высокомерный тон Циклопа снова вывел Клотильду из себя. Вряд ли кто-нибудь в его окружении может даже представить, каким боязливым подростком был Герман Шрайбер. Он «зачистил» пространство и переписал историю своей жизни. Клотильду так и подмывало назвать его старым прозвищем и напомнить истинное лицо прошлого, но немец не оставил ей времени.

– Идите к моему отцу, – повторил он. – Он не расставался с фотоаппаратом и всю жизнь насаживал на булавку прошлое, как другие – бабочек. Этакий шпион с объективом, щелкающий все необычное. Камера была его единственным глазом, хотя Циклопом дразнили меня!

– Присядь, Клотильда. – Старик отдышался и кивнул на ближайший камень.

Голос Кассаню вывел ее из задумчивости. Ничего, позже она вернется к вопросам Германа Шрайбера.

Стоявшая далеко внизу, на северной стороне, цитадель Кальви казалась игрушечной по сравнению с городом, расположившимся на холмах Балани. Последний раз Клотильда видела этот пейзаж двадцать семь лет назад.

Кассаню задрал голову, взглянул наверх и спросил твердым голосом:

– Ты помнишь тот крест, что стоял здесь в восемьдесят девятом, детка? Дерево сгнило, гвозди проржавели, тогда и водрузили новый, потом еще один, а меньше трех лет назад – нынешний. Австрияки очень последовательные люди.

– Почему ты назначил встречу на горе?

– Из-за этого… – Старик обвел рукой окрестности.

Клотильда узнала «спящего крокодила». Побережье, от Л'Иль-Рус до Кальви, от мыса Ревеллата до Балерин, напоминало отстроченную белой нитью кромку, шнурок, четкую линию, проведенную рукой мастера. Она знала, что это иллюзия и все дело в масштабе, что в действительности землю рассекают на части белые и острые, как тысяча ножей, скалы, вдающиеся в море.

– Из-за этого? – повторила Клотильда.

– Да. Я хотел последний раз насладиться красотой вместе с тобой. Называй наше семейное собрание в узком кругу, как тебе больше нравится, благословением или передачей дел. Ты наша единственная наследница по прямой, Клотильда. Все это… – он кивнул на расстилавшийся перед ним пейзаж, – однажды станет твоим.

Клотильда не стала отвечать. Подобное наследие казалось нереальным, далеким, чуждым ее жизни, сейчас у нее есть дела поважнее. Она не станет провоцировать деда вопросом о том, кто и зачем повредил «фуэго», правильней будет придерживаться плана. Сначала проверка, потом объяснения. Именно так поступают хорошие адвокаты. Она узнает, говорил ли Червоне Спинелло правду, и только после этого обвинит своего брата Николя. Для этого ей нужен Кассаню.