Итак, фотографии пропали, что, безусловно, выглядит тревожно. И пропажа явно связана с возвращением на остров Клотильды Идрисси. «Будем последовательны – сначала игра, а к снимкам вернемся позже…»
Никогда прежде Якоб не чувствовал себя таким собранным.
Потому и не услышал скрипа гравия под окнами.
Диктор сообщил, что задаст пресловутый двенадцатый вопрос ровно через минуту. В правой руке Якоб сжимал телефон, левой – она нервно подрагивала – продолжал двигать мышку.
Лето-89 проплывало по экрану. Пляж де л'Альга на закате, Тюлений Грот на восходе, партия в петанк, подростки танцуют, административный корпус, стоянка.
Noch 30 Sekunden, предупредил радиоголос.
Якоб потер глаза – что-то беспокоило его на очередном снимке.
Дверь бунгало медленно отворилась.
Noch 15 Sekunden.
Якоб как загипнотизированный смотрел на машины, стоявшие в кемпинге «Эпрокт», узнавая, среди прочих, красный «фуэго» Идрисси. Ту самую машину, которая через двадцать четыре часа разобьется на скалах Петра Кода. Подпись гласила: «23 августа 1989», но внимание старого немца привлекла не датировка, а подросток, смотревший на автомобиль взглядом человека…
Noch 05 Sekunden.
…знающего, что произойдет.
Noch 01 Sekunde.
Якоб закрыл глаза, чуть выставил вперед большой палец и сконцентрировался. Диктор выпалил вопрос со скоростью пулемета MG 08. На ответ было три секунды.
Варианты: А – Менхенгладбах; В – Кайзерслаутерн; С – Гамбург; D – Кельн.
Ein.
Он знал ответ!
Zwei.
Он не сомневался, хотя был осторожен от природы. Перед его мысленным взором встала картина: палец касается верного ответа на экране, с ним связываются журналисты, его фамилия крупными буквами напечатана в местной газете.
В Большой галерее Новой пинакотеки выставляют его голову из бронзы.
Drei.
Это было последнее, что зафиксировал мозг.
Якоб никогда не перейдет на третий уровень.
Палец замер в нескольких миллиметрах от сенсорного экрана телефона, и в этот самый момент кто-то ударил его в правый висок. Якоб рухнул на пол, потянув за собой стол, ноутбук и телефон.
В узком коридорчике кемпера А31 лежал человек в крови, с пробитой головой.
В последний момент он увидел изображение на экране компьютера, валявшегося в нескольких сантиметрах от его лица.
Та же фотография – «фуэго» на стоянке и человек, знающий, что будет. Нынешним вечером они поздоровались за руку, и тот спросил, не случилось ли чего, зачем в столь поздний час понадобился интернет.
Червоне Спинелло.
Он колебался много долгих минут, слишком долгих.
Ликвидировать фотографии – плевое дело, достаточно выбросить ноутбук в мусорный контейнер, и он исчезнет без следа. Туда же пойдут и шары для петанка, так что орудия преступления никто никогда не найдет.
Но что делать с телом старого немца? Воспользоваться ночной темнотой и тишиной? Слишком поздно, уже слишком поздно.
По аллее А шла шумная компания, наверняка покеристы доиграли партию и теперь обсуждают, насколько успешно блефовал каждый, исключительные удачи и безнадежные ставки. Следом за этими появятся остальные картежники, значит, нужен другой выход.
Теперь, когда все кончено, он нуждается в покое.
Он вытер кровь с рук и шаров, вымыл пол, покинул кемпер, дошел до самого дальнего фонаря и открыл дневник.
Все было красным.
Все, кроме этой тетради со словами глубокого синего цвета.
Воскресенье, 20 августа 1989,
четырнадцатый день каникул,
небо цвета делъфинидина
Дельфинидин, мой читатель из будущего, это научное название голубого пигмента, который содержится в лепестках цветов. Правда, невероятно? Этого пигмента не хватает розам, поэтому на свете никогда не будет ни одной голубой розы!
Я – не роза.
Я сохну на камнях пляжа Ошелучча. Пусть Наталь пялится сколько хочет на мой купальник наивной наяды в синих тонах – без черепа, скелета, черного цвета.
«Арион» стоит на приколе у скал. Пляж Ошелучча – не секретная бухта, куда можно попасть только с моря. Существует узкая тропинка, которая ведет от моря прямо в кемпинг «Эпрокт», но она слишком крутая, чтобы спускаться по ней во вьетнамках с солнечным зонтом под мышкой. Вот почему на пляже Ошелучча всегда меньше народу, чем на пляже де л'Альга.
Сейчас мы тут одни.
Наталь Анжели говорит, я на этот раз внимательно слушаю.
– Сама видишь, Клотильда, это идеальное место для моего заповедника. Для начала будет достаточно построить причал для швартовки, кассу и бар. За образец я возьму бухту Тамарин на Маврикии, возможно, ты о ней слышала?
Я качаю головой, закрываю глаза. Хочу слушать его голос, пусть говорит что хочет.
– В той бухте обитают десятки дельфинов. От желающих выйти в море нет отбоя, приходится ограничивать число кораблей. На Маврикии это превращается в индустрию, но здесь все будет иначе. Выход в море станет привилегией избранных, а дальше посмотрим, как пойдет. Если все получится, построим настоящее здание, бассейн с морской водой, медицинский центр, пригласим небольшую команду исследователей…
Я чувствую, что он поворачивается ко мне, подходит ближе. У него холодная тень.
– Ты поговоришь с дедом? Сделаешь это для меня?
Я открываю глаза.
Вот он стоит, красивый и загорелый, как неуловимый пират, в бандане на бритом черепе и босой. Черт, этот тип просит меня о помощи, а сам умеет разговаривать с дельфинами! Он словно вышел из книги или фильма, взял меня за руку и отвел туда.
– Конечно… С чего бы деду отказывать?
– Да ему плевать на китообразных, на туристов и на меня. Но если попросит внучка, влюбленная в дельфинов…